Пропустить навигацию.
Главная
Сайт Павла Палажченко

Перевод как учебная дисциплина, как умение и как профессия

В последнее время меня часто приглашают выступить с лекциями перед преподавателями различных вузов, переводчиками. Текст одной из моих лекций я решил поместить здесь, поскольку он довольно полно отражает мою позицию по некоторым дискуссионным вопросам.

Слово «перевод» многозначно. Им обозначается процесс переложения речевого произведения на другой язык, деятельность человека, осуществляющего этот процесс, и результат этой деятельности (в виде целого текста или его фрагментов). Часто – и не совсем точно – переводом называют лексическое (словарное) соответствие того или иного слова в другом языке. Наконец, переводом называют и учебную дисциплину, кстати, сравнительно новую, систематическое преподавание которой началось во второй половине прошлого века.

Усилиями выдающихся теоретиков и практиков перевода – Я.И. Рецкера, Л.С. Бархударова, В.Н. Комиссарова, Г.В. Чернова, недавно скончавшегося В.Г. Гака и других – в нашей стране в этой области был достигнут исключительно высокий уровень мастерства и практических результатов. Этот факт широко признан, в том числе и нашими коллегами за рубежом. Тем не менее по-прежнему распространено мнение, что переводу учить не обязательно, что умение переводить естественно складывается из знания родного и иностранного языков. Не менее широко распространены, в том числе среди успешно работающих переводчиков, сомнения в полезности теории перевода и особенно ее изучения. Ответы на подобные вопросы давались не раз, и тем не менее стоило бы вернуться к этой проблеме, которая в изменившихся условиях выглядит, может быть, несколько по-иному.

Для начала вспомним, что вплоть до появления – опять-таки во второй половине прошлого века – новых, «беспереводных» методик изучения иностранных языков процесс изучения любого языка (разумеется, массового, школьного, а не «штучного», с гувернанткой или в двуязычной семейной среде) представлял собой сочетание запоминания слов, освоения грамматики и учебного перевода. Эффективность этого процесса была не очень высока, но в значительной мере он сохранился и сейчас. Грамматика иностранного языка преподается через перевод сотен искусственно (и далеко не всегда искусно) составленных предложений, предназначенных для освоения того или иного грамматического времени или наклонения, модальности, артикля и т.д. Избежать этого в условиях отсутствия иноязычной среды, видимо, невозможно. Нельзя отрицать и определенную пользу таких переводов. Но верно и то, что такие упражнения могут создать у студентов неверное представление о сути перевода как умения и как деятельности. Поэтому так важно давать не только будущим переводчикам, но и всем, кто будет так или иначе связан с переводом в своей работе (журналистам, дипломатам, юристам, экономистам, работникам сферы корпоративного и государственного «пиара» и т.д.) теоретически осмысленное представление о том, что такое перевод – профессиональный, адекватный, в конце концов просто приемлемый – и чем он отличается от лексико-грамматических упражнений.

Учебный (или лексико-грамматический) перевод ориентирован на однозначные (или легко угадываемые из нескольких простых) соответствия, на оценку по принципу «правильно-неправильно». В таком переводе, как правило, нет места лексическим трансформациям, особенно комплексным (как подчеркивал Я.И. Рецкер, в реальном переводе трансформации типа метонимического перевода, конкретизации, адекватных замен не так уж часто встречаются в чистом виде, а скорее накладываются одна на другую или сливаются друг с другом). Нет в нем места и прагматике, а в профессиональном переводе прагматический фактор постоянно приходится учитывать. Наконец, учебный перевод вполне возможен без типологических сопоставлений (имеется в виду сравнительная типология языков и текстов), не имеет большого значения и стилистика.

Надо иметь в виду, что с развитием международного общения и взаимодействия, взаимопроникновения культур число людей, деятельность которых связана с переводом, постоянно растет. И далеко не всегда они успешно справляются с задачами, встающими перед ними. Справедливости ради следует признать, что задачи эти далеко не всегда просты. Приведем лишь один пример.

Когда несколько месяцев назад в нашей стране началась кампания борьбы с «оборотнями в погонах», работающие в Москве иностранные журналисты, естественно, должны были отразить ее в своих репортажах. Не мудрствуя лукаво они сообщили своим читателям о разоблачении нескольких werewolves in epaulets (не намного лучше и вариант, встречавшийся позже, – werewolves in uniform; правильно – turncoats или rogue policemen). Казалось бы, уродливость английского словосочетания (чего стоят давно забытые «эполеты», да и слово werewolves рождает совсем не те ассоциации, что русское «оборотни»), его заведомая непонятность, необходимость разъяснения читателю при каждом случае его употребления – все это должно было быть вполне очевидно даже непрофессиональному переводчику. Ан нет.

В данном случае мы имеем дело с типичным случаем буквализма. Очевидно, что адекватный вариант, например turncoats, можно найти лишь на уровне словосочетания, а не на «пословном» уровне. В своей книге «Язык и перевод» Л.С. Бархударов определяет буквальный перевод как «перевод, осуществляемый на более низком уровне, чем тот, который необходим для передачи неизменного плана содержания при соблюдении норм   ПЯ [переводящего языка]». Наоборот, вольный перевод – это «перевод, осуществленный на более высоком уровне, чем тот, который достаточен для передачи неизменного плана содержания при соблюдении норм ПЯ». Это нередко происходит, по мнению Бархударова, в художественном переводе, когда «исходные английские предложения передаются как неделимые единицы, тогда как их вполне можно было бы перевести <...> на уровне словосочетаний и даже отдельных слов». Добавлю, что вольный перевод в данном толковании этого термина нередко (и вполне закономерно) встречается и в работе устного переводчика, для которого принципиально важно – правильно оценивать, где «вольности» допустимы, а где нет.

Интересен и нетривиален, хотя, возможно, и спорен, следующий вывод теоретика: «Вольный перевод в целом более приемлем, чем буквальный – при вольном переводе, как правило, не имеют места ни смысловые искажения, ни нарушения норм ПЯ. <...> [Однако] всегда есть опасность перейти ту неуловимую грань, где вольный перевод перерастает в «отсебятину». <...> Разумеется, тезис о предпочтительности вольного перевода буквальному не является абсолютным – следует также принимать во внимание и жанровую характеристику подлинника. Если при переводе художественной литературы вольный перевод вполне терпим и встречается нередко, то при переводе текстов официальных, юридических и дипломатических вольный перевод совершенно недопустим».

Как видим, осмысленный теорией опыт, ее выводы могут реально помочь переводчику, давая возможность подойти к решению стоящей перед ним задачи творчески и в то же время с учетом определенных закономерностей. Не случайно разработанная патриархом нашего переводоведения Я.И. Рецкером концепция, на основе которой строился преподававшийся им на протяжении многих лет курс теории и практики перевода, называется теорией закономерных соответствий. «Теория», – говорил Яков Иосифович, – «должна помогать практике, давать в руки переводчика полезные инструменты». И в своей работе он твердо следовал этому принципу. Его концепция позволила не только выстроить обоснованную методику преподавания перевода, но и защитить в суде имя и творческую репутацию переводчика, обвиненного в плагиате. Произошло это в 1961 году, а захватывающая история, в которой нашлось место и теории, и эксперименту, и опровержению неквалифицированно выполненной (комиссией во главе с доктором филологических наук, профессором МГУ!) экспертизы, изложена в статье Я.И. Рецкера «Плагиат или самостоятельный перевод», вновь опубликованной недавно в журнале переводчиков «Мосты» (номер 2/2004). В издательстве «Р.Валент» вышло новое издание замечательной книги того же автора «Теория перевода и переводческая практика», впервые увидевшей свет в 1974 году и не устаревшей по сей день. Знакомство с этой книгой – богатой по содержанию и блистательной по форме – не только принесет пользу любому переводчику, но и доставит читателю огромное удовольствие.

Вернемся к вопросу о месте перевода в изучении языков и подготовке профессионалов различной специализации. На мой взгляд, на разных этапах изучения языка перевод может присутствовать в разных дозах: вначале его может почти совсем не быть, а в дальнейшем может отдаваться предпочтение тому или иному его виду (учебному или приближенному к профессиональному), но на более продвинутых этапах он должен присутствовать во все большей мере.

При этом, как мне представляется, «теоретической рамкой», наиболее подходящей с точки зрения разработки методики обучения практического переводчика, являются те основы переводоведения, которые были созданы в советский период перечисленными выше авторами, которых я с гордостью называю своими учителями. Разумеется, как всякая теория, достигнутое в те годы нуждается в дальнейшем развитии, и примером такой работы является тот колоссальный труд, который до конца своих дней продолжал В.Н. Комиссаров.

Хотел бы вкратце сказать об одном из направлений, развитие которого, на мой взгляд, могло бы существенно помочь подготовке практических переводчиков. Я имею в виду типологические сопоставления языков и текстов. Разумеется, здесь речь не идет о том, чтобы начинать на пустом месте. Достаточно вспомнить выдающиеся работы В.Г. Гака, основанные на сопоставлении лексики французского и русского языков. Вместе с тем, известная мне литература по этой проблеме не выходит на тот уровень обобщения, когда можно говорить о комплексном сопоставлении типологии двух языков. Обращает на себя внимание тот факт, что подобных работ недостаточно именно в наиболее востребованной сейчас у нас паре языков, англо-русской. Наконец, типологические сопоставления языков и текстов желательно в значительной мере основывать на анализе современных текстов, содержащих актуальную лексику, а здесь наблюдается некоторая лакуна.

В моем понимании английский язык по сравнению с русским отличается следующими свойствами, которые относятся к типологии языка и должны учитываться в преподавании языка и перевода. Это большая субъектность, позитивность высказывания, временная соотнесенность и «дробление времени», сжатость высказывания, имплицитность, метафоричность, ясность высказывания при семантической широте (абстрактности) значительной части лексики, «пространственность».

Как мне представляется, эти особенности выявляются и при сопоставлении английского языка с рядом других.

Специфика этих особенностей состоит в том, что они проявляются, как правило, комплексно и по-разному в различных слоях лексики и «функциональных стилях» (типах текстов). При выборе русского варианта воспроизведение этих особенностей не всегда возможно и обычно не нужно (я не буду вдаваться здесь в старый и возобновленный покойным М.Л. Гаспаровым спор о том, должен ли перевод в какой-то степени «демонстрировать» особенности языка оригинала). Но, как мне представляется, адекватный перевод предполагает интуитивное или осмысленное владение этими особенностями (разумеется, в преподавании мы исходим из того, что осмысленное владение – предпочтительно).

Не буду приводить здесь примеры – некоторое их количество, и только по одной из этих особенностей – пространственности, содержится в статье «Пространство английское и русское», опубликованной в журнале «Мосты». Не являясь теоретиком, я надеюсь, что это направление будет разрабатываться другими. В свете этого можно было бы подвергнуть анализу обширный и постоянно пополняющийся корпус опубликованных переводов, как удачных, так и плохих (недостатка в последних сейчас, к сожалению, нет).

Теперь хотел бы высказать свое мнение по другой проблеме, которая представляется мне важной. Надеюсь при этом не задеть чьего-то самолюбия.

В последнее время, в том числе в связи с введением специальности «лингвистика и межкультурная коммуникация» (заменившей специальность «иностранные языки»), возникла тенденция вытеснения занятий переводом разного рода штудиями на культурные темы. Должен признаться в моем довольно скептическом отношении к этой новации. Отрицать значение культуры как важнейшего фактора международного и межъязыкового общения, конечно, не приходится. Но, думается, не случайно существующие сейчас работы, претендующие на статус учебников по вновь введенной дисциплине, не отличаются ни научной глубиной, ни практической полезностью. Они содержат много случайной, мало осмысленной и плохо структурированной информации, переполнены рассуждениями, так или иначе отражающими культурные стереотипы. При этом необходимые оговорки делаются походя и вряд ли запомнятся студенту, в то время как анекдоты типа «летят в одном самолете русский, американец и француз» – а подобного материала немало в некоторых работах – запомнятся наверняка.

Не вдаваясь в спор о целесообразности введения упомянутой выше специальности (равно как и столь же сомнительной специальности «переводчик в сфере профессиональной коммуникации» - об этом см. статью Д. Мухортова в журнале «Мосты» №3) и в подробную критику имеющейся литературы, хотел бы сделать два замечания.

Во-первых, к «культуре» сейчас модно относить буквально все, в том числе то, что раньше трактовалось просто как «особенности языка», и большой корпус информации из сферы традиционного страноведения. Конечно, культура в широком понимании этого слова включает в себя все это, но не лучше ли вернуться к серьезному преподаванию предметов страноведческого цикла, изучению политической системы, истории, географии, реалий страны изучаемого языка?

Во-вторых, анализ ошибок в публикуемых переводах показывает, что наибольшая их часть связана с неправильным пониманием лексики (а иногда и грамматической структуры и синтаксиса языка) и плохим владением «техникой» перевода. На следующем месте – плохое знание реалий, в том числе (но не только) «культурных реалий». Но ошибки такого рода более часты не в переводе, а в общении. И я отнюдь не хочу сказать, что в подготовке специалистов этой проблеме не надо уделять внимания. Появились и пособия на эту тему, среди которых есть интересные попытки, например книга Линн Виссон «Русские проблемы в английской речи. Слова и фразы в контексте двух культур».

Приведем еще аргументы в пользу важности овладения переводом для всех «международников», особенно дипломатов, журналистов, юристов. Перевод, по словам Габриэля Гарсия Маркеса, это «самый глубокий способ чтения». Часто бывает так, что пока не перевел – не понял, во всяком случае глубоко не постиг суть явления, стоящего за словом или словосочетанием.

Возьмем, например, английское justice, одно из любимых слов Я.И. Рецкера. На многочисленных примерах он показывал, как важно разобраться в специфике употребления этого слова прежде чем выбрать вариант перевода. В принципе выбор чаще всего идет между справедливостью, правосудием и юстицией; предлагаемое словарями как отдельное значение правильность можно считать вариацией справедливости (еще одно значение этого слова – судья Верховного суда США, но оно для переводчика очевиднее, хотя бы потому, что всегда пишется с большой буквы). Это слово считается многозначным (таковым считал его и Рецкер), но, на мой взгляд, три первых «значения» существуют в нем слитно, не воспринимаясь носителями языка как отдельные.

Интересный случай произошел на пресс-конференции президента США в Петербурге в январе 2004 года. Переводя слова Дж. Буша We’ll hunt down all our enemies and bring them to justice, американский переводчик вторую часть опустил и сказал просто «Мы всех наших врагов переловим». В данном случае опущение не наносит большого ущерба смыслу и цели высказывания, но все же интересно отметить, что первое, что приходит в голову, – «привлечем их к ответственности». Очевидно, что речь идет о контекстуальном соответствии (его нет в словарях), однако возникновение в переводе этого слова позволяет глубже понять семантику слова justice.

Это слово встречается и в программном выступлении Дж. Буша в Конгрессе США 21 сентября 2001 года: Whether we bring our enemies to justice or bring justice to our enemies, justice will be done. Здесь мы имеем дело не с «игрой слов» (точнее, «игрой слова»), а со словоупотреблением, подчеркивающим единство значения этого слова – и самого понятия justice – в языке и языковом сознании («культуре») англичан и американцев. Отразить этот факт английского языка в переводе в полной мере невозможно, к тому же надо учитывать, что главная функция здесь – экспрессивная (концепция учета функциональной специфики и в частности экспрессивной функции оригинала подробно разработана в отечественном переводоведении). Вот два варианта, которые предлагались при обсуждении этого текста:

  1. Заставим ли мы наших врагов предстать перед справедливым судом или покараем их справедливым мечом – но справедливость обязательно восторжествует
  2. Или наши враги предстанут перед правосудием, или правосудие настигнет их – но правосудие совершится.

Какой вариант перевода лучше – судить читателю, но мне кажется, что и план содержания, и экспрессия оригинала нашли отражение в обоих из них. Интересная особенность русского перевода (особенно первого варианта) – он длиннее английского оригинала. И это тоже закономерность, подробно рассмотренная в сравнительном языкознании при сопоставлении русского и английского языков и учитываемая в теории и практике перевода. Существуют и методы компрессии текста, позволяющие полностью или частично преодолевать трудности, связанные с этим явлением (см. об этом статью И. Полуяна «Компрессия – осознанная необходимость» в №3 журнала «Мосты»). Так, возможна следующая редакция первого варианта перевода: Справедливым судом или справедливым мечом, но мы добьемся справедливости (выпадающий при этом смысловой элемент our enemies легко восстанавливается из контекста).

Внимательное отношение к переводу, несомненно, помогло бы нашим экспертам и политикам в дискуссии на тему о так называемой «превентивной войне», которая стала чрезвычайно актуальной накануне вторжения США в Ирак. В английском языке используются два слова – pre-emptive и preventive, у которых разное значение и по словарям и в реальном словоупотреблении (если, конечно, словоупотребление строгое и не подверглось случайному или намеренному искажению). Согласно словарю The American Heritage Dictionary, pre-emptive:  relating to military strike made when an enemy strike is believed to be imminent. Согласно тому же словарю, preventive:  carried out to deter expected aggression by hostile forces. Для ясности в переводе и в дискуссии полезно было бы договориться о четких соответствиях: pre-emptive – упреждающий, preventive – превентивный. Однако этого сделано не было. Отсюда – сомнительные, мягко говоря, эксперименты (предлагаемое на одном из Интернет-сайтов предварение как эквивалент pre-emption) и неверные переводы в наших газетах и других изданиях (pre-emptive actions как превентивные действия в переводе такого ответственного документа, как «Стратегия национальной безопасности США»). Учитывая, что концепция превентивных действий становится у нас в последнее время официальной, это может подтолкнуть на очень скользкую почву. Дело в том, что, в то время как международное право допускает возможность нанесения упреждающих ударов (т.е. ударов в ответ на непосредственно нависшую угрозу), на превентивные удары (т.е. удары для «предотвращения ожидаемого нападения враждебных сил» – см. определение выше) это разрешение не распространяется. Более того, как отмечает выдающийся лингвист и политолог Ноам Хомский (Noam Chomsky), whatever the justifications for pre-emptive war might be, they do not hold for preventive war <...>. Preventive war <...> was condemned at Nuremberg. Как видим осторожность в выборе слов не помешает ни переводчику, ни политику.

Еще один аргумент в пользу важности овладения переводом для любого специалиста в сфере международных отношений: журналист, политолог, дипломат, юрист часто выступают в качестве творцов – или участников создания – русского (английского, французского и т.д.)  соответствия того или иного слова, термина, понятия. Опыт здесь далеко не всегда положительный.

Например, никак нельзя признать удачным получившее одно время распространение в американской прессе словосочетание power agencies в качестве эквивалента русского силовые ведомства. То, что этот вариант предлагали люди, для которых английский язык является родным, никоим образом его не оправдывает. Впоследствии удалось настоять на правильном переводе – security agencies или, более полно, national security and law enforcement agencies. Отсюда, вполне приемлемым соответствием русского силовики является security officials. Впрочем, в последнее время журналисты, может быть, для того чтобы подчеркнуть «местный колорит», стали употреблять и заимствование siloviki. Этот вариант не стоит отвергать с порога, он может быть предметом обсуждения. Другое дело, что для полноценного обсуждения надо иметь достаточно полное представление о таких понятиях как реалия, заимствование, калькирование, описательный перевод. Все они рассматриваются в работах по переводоведению, знакомство с которыми позволяет делать выбор между тем или иным вариантом осмысленно, с учетом всех факторов, влияющих на наш выбор в каждом конкретном случае.

Интересный вопрос, лежащий на стыке языка и культуры, касается выбора соответствия русского слова государственник. Это, конечно, реалия, относящаяся к российской жизни дореволюционного, а также постсоветского периода. Одним из основных способов передачи реалий, как известно, является заимствование путем их транскрипции или транслитерации. И в данном случае тоже – в англоязычных переводных и оригинальных текстах встречается вариант gosudarstvennik, обычно сопровождаемый кратким комментарием (содержание такого комментария – вопрос отдельный, здесь необходимо знание предмета и способность кратко выразить суть понятия). Однако возникает вопрос – почему бы не воспользоваться существующим в английском языке и выражающим примерно то же значение  словом statist? На это возражают, что statist – слово более редкое, к тому же связанное в англосаксонской политической и политэкономической традиции в основном с отрицательными ассоциациями («государственное вмешательство в экономику», «государственная бюрократия», «стремление  регулировать все и вся» и т.п.) Однако данное возражение не представляется мне достаточно убедительным. Ведь имеющиеся между языками соответствия далеко не обязательно должны обладать одинаковыми, совпадающими «шлейфами» ассоциаций. В конце концов, ассоциации со временем меняются даже внутри одного языка, но семантика слова от этого не меняется в той же мере. Так, слово империя/empire совершенно по-разному воспринималось, скажем, в 1945, 1980 или 1999 году русским, американцем и французом. Но никто не оспаривает межъязыковое соответствие этих слов.

Предметом дискуссии в среде переводчиков стало и английское слово ownership (например, в словосочетании country ownership, которое часто встречается в документах ООН). Вот характерная реакция (своего рода «переводческий снобизм»): «Похоже, международные бюрократы опять породили какую-то абстрактную химеру». Автор этого комментария сравнивает это слово с empowerment («тоже трудно переводимым»). Однако он же предлагает довольно удачный перевод country ownership – (национальная) самостоятельность.

На мой взгляд, пренебрежительное отношение к этому слову как к продукту фантазии «международных бюрократов» совершенно неуместно. Как отметил другой участник той же дискуссии, оно возникло в связи с необходимостью подчеркнуть, что страны, в которых осуществляются международные проекты развития, не должны выступать лишь в роли наблюдателя или получателя помощи, ибо только при их активном участии и искренней заинтересованности эти проекты могут принести результат. Предлагаемые русские соответствия – ответственность стран, заинтересованное/деятельное участие стран, причастность стран к осуществляемым программам.

Разумеется, любое слово может выглядеть плохо при неправильном или неумеренном употреблении. Но ownership в данном значении встречается не только в материалах международных организаций, но и в текстах известных писателей и публицистов. Вот цитата из статьи Уильяма Пфаффа: If, in the Security Council, the Bush administration refuses even a symbolic transfer of sovereignty to the Iraqis <...>, Washington will continue to enjoy exclusive ownership of this problem with all of its risks. И здесь наиболее подходящий перевод – ответственность (за эту проблему).

Непрерывный поток развития и изменения языка, возникновение новых слов, значений, терминов, вариантов словоупотребления буквально каждый день ставят перед переводчиками и специалистами непростые задачи. Для их решения необходим определенный набор языковых и специальных («фоновых») знаний и переводческих навыков. Оптимального их сочетания достичь нелегко. В практической работе успехов достигают как специалисты, для которых перевод является «вторичным», но серьезным занятием, так и переводчики, глубоко разбирающиеся в той или иной специальной сфере. Конечно, при переводе сложных текстов ни те, ни другие не гарантированы от ошибок и неточностей. Специалист, как правило, не делает ошибок «с точностью до наоборот» (сказывается более глубокое владение предметом), а «чистый» переводчик допускает меньше вольностей и ошибок, вызванных недостаточным знанием тонкостей языка (артикли, времена, «ложные друзья переводчика»). Но каждый, кто берется за перевод, должен иметь хотя бы общее представление о том, какой перевод можно считать адекватным (это ключевое, хотя и по-прежнему иногда оспариваемое понятие теории перевода).

В конечном счете, наиболее адекватные варианты перевода актуальной лексики и новых терминов часто возникают во взаимодействии специалистов и профессиональных переводчиков, как это произошло, например, со словом warlord в его современном словоупотреблении («старые» варианты, предлагаемые словарями, – полководец, военный диктатор и т.д. – явно не подходят, когда речь идет, например, о местных царьках типа «батьки Махно», властвующих в различных районах Афганистана). Испробованы были разные варианты – полевой командир, военно-феодальный правитель, военный лидер и др. Оптимальным вариантом был признан второй (можно просто военный правитель), хотя в последнее время отмечены случаи применения этого термина к любому региональному лидеру, не избранному демократически и не подчиняющемуся центральной власти.

Последний пример показывает важность постоянного мониторинга лексических тенденций и актуальной лексики как изучаемого, так и родного языка. Причем наиболее эффективен такой мониторинг именно с переводческих позиций. Практически работающий переводчик, даже вне своей профессиональной деятельности, постоянно задает себе вопрос: «А как я это переведу (перевел бы)?» И вполне закономерно, что помимо частных заметок и находок он фиксирует, обобщает тенденции эволюции языка, особенно те явления, которые создают для него трудности. Что в этой связи обращает на себя внимание  в русском языке?

На мой взгляд, среди тенденций последнего времени выделяются следующие:

  • внедрение в язык жаргона (в частности молодежного, профессионального) и лексики криминального и полукриминального характера;
  • заимствования, особенно из английского языка, ставшего в последние десятилетия «глобальным» (см. об этом мою статью во втором номере журнала «Мосты»);
  • так называемая интертекстуальность, обилие аллюзий, явных и скрытых цитат, в том числе из Библии и других религиозных текстов.

Вторая их этих тенденций, казалось бы, является «беспроблемной» для переводчика, во всяком случае с русского языка на английский – сиди себе и подбирай в качестве эквивалентов исходные английские слова. Но это не совсем так. Дело в том, что многие слова, едва позаимствованные в русский язык, начинают жить собственной жизнью, обрастают новыми значениями, переходят в другие части речи и т.д. Мы еще не успели смириться с заимствованием «пиар», как это слово начало фонтанировать русской сочетаемостью (черный пиар – нечто близкое к dirty tricks) и образовывать русские слова. Пример из газетной публицистики: Наша власть либо интригует, либо пиарит – Our government is either scheming or spinning (как видим, в переводе английского «исходника» – PR – нет).

Новые слова, значения, способы выражения мыслей не всегда связаны с необходимостью назвать новое. Столь же часто, не добавляя в язык новой содержательности, они появляются в связи с характерным для всех языков стремлением по-новому назвать уже известное, разнообразить план выражения, повернуть иной гранью старое слово. Так, с легкой руки спортивных комментаторов («интрига предстоящего матча будет заключаться в дуэли между Ван Бастеном и Роналдо») слово интрига в значении нечто неизвестное, придающее остроту ожидаемому событию вошло и в политическую лексику («интрига саммита глав государств СНГ»). Переводчик неизбежно более чувствителен к таким языковым эволюциям, ведь, если он по инерции скажет или, тем более, напишет the intrigue, его могут не понять (правильный перевод – the question mark, во втором примере можно the intriguing part).

Для переводчика, специализирующегося на переводе текстов политической, экономической, международной тематики, мониторинг актуальной терминологии и лексики превращается в своего рода повседневную обязанность. Необходимо – и это уже задача всей переводческой «корпорации» – способствовать закреплению удачных вариантов перевода и отбрасыванию неудачных, пусть даже вошедших в широкое употребление. Иногда этого не удается сделать – неточный или неадекватный вариант, что называется, пустил корни на новой почве. Так случилось, например, с выражением rogue state – перевод государство-изгой явно неадекватен (гораздо лучше опасное, в крайнем случае экстремистское государство), но изменить закрепившееся словоупотребление уже, пожалуй, не удастся. Но иногда усилия переводчиков оказываются успешными – помимо приведенных выше примеров можно вспомнить замену перевода failed state c развалившегося государства на недееспособное государство.

Тем, кто выберет перевод своей профессией, не придется жаловаться на недостаток работы. Она будет и интенсивной, и разнообразной. Умение переводить даст большое «сравнительное преимущество» и тем, кто выберет в качестве основной специализации какую-то иную сферу. Надо только иметь в виду, что успех достигается большими усилиями.

Чего хотелось бы пожелать желающим достичь такого успеха? Прежде всего активного, постоянного чтения разнообразной литературы на всех доступных вам языках – все-таки этот канал восприятия информации является самым эффективным при освоении языка в наших условиях. Далее, внимательного отношения к основному инструменту переводчика – словарю (ко всем словарям – двуязычным, толковым, специальным, энциклопедическим, «бумажным», электронным, интернетовским). Из выпущенных недавно словарей хочу порекомендовать Новый Большой русско-английский словарь Д.И. Ермоловича и Т.М. Красавиной. Может показаться странным, но чем опытнее переводчик, тем интереснее ему словари, тем больше он может почерпнуть из общения с ними, нередко критического.

Наконец, хотелось бы пожелать постоянной работы над повышением своей общей и языковой культуры. В публикуемых сейчас переводах часто неприятно поражает неряшливость в передаче имен собственных, незнание многих исторических, географических, религиозных реалий, неуклюжесть в обращении с родным языком, а иногда – назовем вещи своими именами – просто-напросто невежественность и неграмотность.

И последнее – об ошибках. Они бывают у всех переводчиков, даже у лучших из нас. Догмат «непогрешимости переводчика» как некоего небожителя, для которого нет ничего неизвестного и непреодолимого, разумеется, не имеет ничего общего с реальностью этой профессии, изобилующей трудностями, непредвиденными ситуациями и другими «подводными камнями». Но ответственное отношение к работе, приходящая с годами переводческая интуиция помогут избежать нагромождения ошибок, их цепной реакции, которая обычно вызывается чрезмерной самоуверенностью. А вот уверенность в себе, основанная на знаниях и постоянном самосовершенствовании, совершенно необходима. В конце концов, не боги горшки обжигают (what man has done man can do), а смелость города берет (fortune favors the daring)!  

Смелость города берет

Замечатльная статья.
Возможный вариант "Смелость города берет!" = Who dares wins (SAS motto)

Вопрос

Павел Русланович,

Касательно этого:

    В моем понимании английский язык по сравнению с русским отличается следующими свойствами, которые относятся к типологии языка и должны учитываться в преподавании языка и перевода. Это большая субъектность, позитивность высказывания, временная соотнесенность и «дробление времени», сжатость высказывания, имплицитность, метафоричность, ясность высказывания при семантической широте (абстрактности) значительной части лексики, «пространственность».

Скорее в преподавании языка. Именно на этом этапе, по моему мнению, закладывается неверное понимание перевода как пословная передача денотативных значений с помощью карманного словаря издательства "Советская энциклопедия" ценой 48 копеек, и именно оттуда "растут ноги" стойкого "русского акцента" в переводе, называемого в обиходе "рунглиш" (в отличие от того, описание которого приводится в Википедии).

В связи с этим позвольте задать Вам вопрос: нашли ли уже эти особенности английского языка своё отражение в соответствующих учебных материалах? Я имею в виду прежде всего учебники английского языка. И если да, то в каких именно (если Вам известно)?
А также известно ли Вам, кто работает над этой проблемой -- именно на этапе преподавания языка, а не перевода?
(Хочется отметить, что читая очерк И.В.Полуяна о компрессии, я поймал себя на том, что мысленно прикидываю, а как бы выдвигаемые им положения сформулировать в пособии по овладению английским языком).

Заранее благодарю.

Ответ

Извините, что запоздалый. С проблемами преподавания языка я знаком не очень хорошо. Сейчас, насколько я знаю, активно используются учебники и пособия, издаваемые в Великобритании и полностью реализующие "беспереводный принцип" изучения иностранного языка. У этого принципа есть достоинства и недостатки, но я недостаточно знаю тему и предпочел бы не выносить суждений. Что касается вашего первого тезиса: конечно, основы закладываются на раннем этапе, но в переводе есть свои специфические проблемы, приемы, закономерности и их надо пытаться осмыслить и учесть в преподавании. Сейчас на моем сайте в фейсбуке я публикую серию постов об отрицании в русском и английском языке, которая ориентирована на "продвинутых пользователей, в том числе на переводчиков.