Пропустить навигацию.
Главная
Сайт Павла Палажченко

«Перевод» на ухабах политики

Журнал «Мосты» попросил меня написать статью на основе недавней дискуссии об «ошибках в переводе политических документов». Не думаю, что эта статья ставит точку в обсуждении проблемы, да и новые подобные случаи наверняка будут время от времени возникать. Но мне хотелось, не подводя окончательную черту, исправить некоторые неточности, которые возникали в спешке дискуссии, и дополнить сказанное.

Когда министр иностранных дел Франции Бернар Кушнер в ответ на вопрос о том, кто виноват в расхождении французского и русского текстов договоренности президентов Медведева и Саркози от 12 августа 2008 года, сказал «Как всегда, перевод», многих — и переводчиков, и тех, кто интересуется прежде всего политической стороной дела, охватило волнение. Иронию Кушнера почти никто не заметил. Обсуждение на переводческих сайтах и в политической среде шло всерьез. Вообще-то это понятно: как отметил один из коллег, «ссылка на «трудности перевода» не так уж часто приводится политиками в качестве аргумента» — добавлю, пусть даже и полушутливо. Некоторые обозреватели, по-моему, склонны были преувеличивать значение всей этой истории: в одной из своих реплик на «Эхе Москвы» Сергей Бунтман потребовал провести расследование — то ли внутреннее, то ли международное, осталось неясным.

Автор этих строк тоже оказался «мобилизован и призван» августовским кризисом. Я имею в виду не только поездку с верховным комиссаром Совета Европы по правам человека Томасом Хамербергом в Северную и Южную Осетию 21-23 августа (об этой очень содержательной во всех отношениях, в том числе профессиональном, миссии можно прочитать на моем сайте www.pavelpal.ru), но и интервью «Новой газете», корреспондент которой очень дотошно пытался дойти до сути. Интервью, как бывает в таких случаях, делалось впопыхах, и не все в нем было точно и полно. Предлагаемые заметки, конечно, не тянут на расследование, но, надеюсь, будут полезны тем, кому интересен «августовский инцидент» и некоторые другие, аналогичные случаи.

Начнем с самого расхождения. Оно обнаруживается в шестом пункте московской договоренности. В варианте, зачитанном президентом Медведевым на пресс-конференции 12 августа, читаем:

Начало международного обсуждения вопросов будущего статуса Южной Осетии и Абхазии и путей обеспечения их прочной безопасности.

Судя по русской стенограмме пресс-конференции, президент Саркози зачитал тот же вариант, с некоторыми не меняющими сути комментариями. Однако через несколько дней на Интернет-сайте Европейского Союза шестой пункт договоренности выглядел уже иначе:

Ouverture de discussions internationales sur les modalités de securité et de stabilité en Abkhazie et en Ossetie du sud.

То же самое и в английской версии:

Opening of international talks on the security and stability arrangements in Abkhazia and South Ossetia.

Отвлечемся пока от существенного факта: отсутствия во французском и английском текстах упоминания о проблеме статуса двух республик. Оно связано с отказом президента Саакашвили обсуждать этот вопрос, с чем сразу же согласилась российская сторона. Зато появление во французском тексте предлога en действительно вносит смысловое различие.

Но можно ли в этом случае говорить о переводе? Думаю, что только в случае с английским текстом, который очевидно является переводом с французского. Отличие первоначального русского текста и французского варианта — проблема, не относящаяся к переводу. Дело в том, что текст, зачитанный на пресс-конференции, не мог считаться окончательным, особенно после снятия по настоянию Грузии одного из его существенных элементов. Поэтому вполне нормально, что он дорабатывался дипломатами. При этом русский и французский тексты, вероятно, писались одновременно, в пылу переговоров, и являются не «переводами», а двумя языковыми вариантами достигнутой договоренности. (В скобках все-таки надо отметить, что договоренность — не договор, языковые версии которого, по принятой формулировке, «равно аутентичны» (equally authentic), то есть имеют одинаковую юридическую силу. В отличие от юридически обязывающих — legally binding — соглашений, договоренности имеют политический характер и юридической силы вообще не имеют, что конечно, ничуть не уменьшает их значения. В данном случае — было прекращено кровопролитие и дальнейшая эскалация конфликта).

Видимо, как это обычно бывает в дипломатической практике, в ходе отработки текста началось «перетягивание каната». Дипломатия, как Восток, дело тонкое. Элементы большой политики, риторического искусства и ритуала (я иногда называю это «театром Кабуки») сплавлены в ней воедино. На всех переговорах конкурируют две тенденции — договориться и выжать как можно больше для своей позиции. Иногда дипломатам кажется, что путем словесных ухищрений они могут добиться своего. Вот и появился во французской версии предлог en (соответствует русскому «в»), а в русской — несколько неуклюжее «для» («обсуждение путей обеспечения безопасности и стабильности для Абхазии и Южной Осетии»). И разгорелся сыр-бор вокруг «неправильного перевода». В действительности же речь идет о политической борьбе.

Очевидно, каждая из сторон считает, что «её» формулировка лучше соответствует её позиции: в случае Франции — признания территориальной целостности Грузии, включая Абхазию и Южную Осетию, в случае России — признания независимости двух республик. Для меня это как раз неочевидно. Думаю, что по трезвом размышлении обеим сторонам можно было бы принять какой-то вариант формулировки, первоначально озвученной президентом России (например, «обсуждение путей обеспечения безопасности Абхазии и Южной Осетии»), как не противоречащий ни той, ни другой позиции.

И ведь что интересно: обсуждение началось. Переговоры в Женеве идут трудно, в том числе потому, что между сторонами нет согласия относительно статуса представителей Абхазии и Южной Осетии. Но о предлогах давно уже никто не вспоминает. Первичны не слова, а политическая воля. Будет она — можно найти решение. Не будет — потянутся препирательства вокруг предлогов и формулировок. Поводов для подобных споров можно будет найти сколько угодно.

В бурные августовские дни возник еще один спор о словах, на этот раз не связанный с «переводом», но на короткое время привлекший к себе внимание прессы, российской и иностранной. Предметом полемики на этот раз стали русские слова «вывод» и «отвод».

Начнем опять-таки с пресс-конференции двух президентов 12 августа. Президент Медведев оглашает следующий текст пятого пункта договоренности:

Вооружённые Силы Российской Федерации выводятся на линию, предшествующую началу боевых действий.

Однако 18 августа на брифинге в РИА «Новости» генерал-полковник Ноговицын, отвечавший во время конфликта за информирование прессы, заявляет: «Есть понятие вывода и отвода ... и я надеюсь, что вы эту тонкость хорошо подметили... Мы не покидаем Южную Осетию, а отводим войска на границы её территории».

Итак, генерал-полковник подправил слова Верховного главнокомандующего. И 19 августа Медведев сообщил Саркози об «отводе российских войск в Южную Осетию и Россию к 22 августа». Это дало основание комментатору американского Jamestown Foundation заявить: The Russians also misled Sarkozy linguistically. Medvedev used the Russian word “otvod,” meaning pull-back, rather than “vyvod” for “pullout.” The French should have been alert to this deception. …This means that Russian troops would be pulled back within Georgia, rather than out of Georgia.

Вроде бы все правильно. И английские слова подобраны вполне подходящие — хотя и «вывод» и «отвод» можно перевести одним словом withdrawal, но различие между русскими словами надо как-то передать. Вопрос в другом: стоит ли спор затрачиваемой энергии? Ведь если вы войска откуда-то «отвели», значит, вы их с данной территории «вывели». Единственная разница, которую можно усмотреть даже не в словарном значении, а в традиции употребления этих слов, состоит в том, что «отвод» — это, возможно, нечто частичное и даже временное и главное — в пределах территории одной страны (т.е. в данном случае Грузии), а «вывод» — это возвращение войск домой.

25 августа Россия заявила о признании независимости Абхазии и Южной Осетии. И все разговоры об «этой тонкости» сразу как-то прекратились. Хотел ли генерал Ноговицын, настаивая до этой даты на слове «отвод», подчеркнуть, что Россия рассматривает Южную Осетию и «собственно Грузию» как единое государство, в рамках которого и происходит «отвод»? Что-то заставляет меня сомневаться в этой гипотезе, равно как и в том, стоит ли военным заниматься «вопросами языкознания».

В общем, получается, что ни предлог «для», ни слово «отвод» на российскую позицию по-настоящему не работают, скорее наоборот, так же как en — на французскую (точнее, позицию ЕС). Как говорится, «эту бы энергию — на мирные цели».

В своем интервью «Новой газете» я вспомнил еще об одном случае, когда политики пытались использовать различие в текстах на разных языках («Как всегда, перевод!») в своих целях. Правда, я допустил тогда небольшую неточность, за которую приношу извинение читателям газеты: это различие было не в Договоре по ПРО, а в совместном советско-американском заявлении, где этот договор упоминается. Так или иначе, случай интересный. И спор шел всего об одной запятой!

Вот цитата, на русском и английском языках,  из Совместного заявления по итогам визита М.С.Горбачева в Вашингтон в декабре 1987 года:

C учетом подготовки договора по СНВ руководители двух стран поручили также своим делегациям в Женеве выработать договоренность, которая обязала бы стороны соблюдать Договор по ПРО в том виде, как он был подписан в 1972 году, в процессе осуществления исследований, разработок и при необходимости испытания, которые разрешаются по Договору по ПРО, и не выходить из Договора по ПРО в течение согласованного срока.

Taking into account the preparation of the Treaty on Strategic Offensive Arms, the leaders of the two countries also instructed their delegations in Geneva to work out an agreement that would commit the sides to observe the ABM Treaty, as signed in 1972, while conducting their research, development, and testing as required, which are permitted by the ABM Treaty, and not to withdraw from the ABM Treaty, for a specified period of time.

Разумеется, к взаимному соответствию этих текстов можно предъявить какие-то претензии, но надо иметь в виду, что они разрабатывались одновременно на двух языках и являются равно аутентичными, т.е. невозможно делать окончательные выводы только на основе одного языкового варианта. Тем не менее наши американские партнеры пытались трактовать запятую после слова required как означающую, что любые испытания, в том числе в космосе, разрешены Договором по ПРО. На мой взгляд, это не так даже с чисто лингвистической точки зрения: запятая после as required должна ставиться в любом случае, поскольку следуют одно за другим два слова в форме причастия прошедшего времени: required и permitted. Но главное: по нашему настоянию в текст был включен очень важный момент — «соблюдать Договор по ПРО в том виде, как он был подписан в 1972 году», а Договор однозначно запрещает противоракетное оружие в космосе, в том числе его испытания:

Each Party undertakes not to develop, test, or deploy ABM systems or components which are sea-based, air-based, space-based, or mobile land-based.

Конечно, и здесь за языковой оболочкой скрывались политические намерения. Американцы хотели подготовить почву для испытания и развертывания новых систем ПРО и сделать это как бы с нашего согласия, «протащив» свою трактовку Совместного заявления 1987 года. Эти попытки продолжались довольно долго, но сначала администрация президента Дж.Буша-старшего решила спустить всю программу космической ПРО на тормозах (я лично считаю это нашим большим достижением), а потом, когда идея широкомасштабной ПРО снова овладела вашингтонскими умами, администрация поняла, что Договор по ПРО не резиновый и языковыми уловками тут не обойдешься. И в 2002 году США вышли из договора, косвенно признав: попытка доказать, что он разрешает все что угодно, не удалась.

Классический пример политического спора вокруг «перевода» (как видите, я опять беру это слово в кавычки, и не случайно) — история со знаменитой резолюцией Совета Безопасности ООН 242, которая была принята после арабо-израильской войны 1967 года и должна была заложить основы ближневосточного урегулирования. Яблоком раздора здесь стало требование, содержащееся в пункте 1 (i) постановляющей части, который в английской версии резолюции сформулирован следующим образом:

Withdrawal of Israeli armed forces from territories occupied in the recent conflict.

Во французском тексте:

Retrait des forces armées israéliennes des territories occupées lors du récent conflit.

Как видим, в английском тексте отсутствует определенный артикль перед словом territories, в то время как во французском тексте он есть (des — это «стяжка» предлога de и определенного артикля les). Заметим по ходу, что для языков, в которых артикль отсутствует, в частности русского, проблема не возникает вообще. Зато различие между французским и английским текстами породило многолетний спор о том, относится ли требование Совета Безопасности ко всем или только к некоторым оккупированным территориям. Заодно, конечно, дискутировали о том, каково значение артикля (или его отсутствия) в английском и французском языках, каково было намерение авторов резолюции, какой текст «главнее» и т.д. Обо всем этом написаны тысячи страниц, и я не буду вдаваться в подробный анализ этой полемики. Но некоторые соображения будут, мне кажется, полезными для переводчиков и для тех, кто интересуется международными проблемами.

Во-первых, совершенно неверно называть французский текст переводом. А это до сих пор делается, иногда в скрытой форме. Вот, например, один из аргументов Комитета за точность информации по Ближнему Востоку в Америке (Committee for Accuracy in Middle East Reporting in America), отстаивающего тезис о том, что данное положение резолюции относится не ко всем оккупированным территориям:

The practice in the UN is that the binding version of any resolution is the one voted upon, which is always in the language of the introducing party. In the case of 242 that party was Great Britain, thus the binding version of 242 is in English. The French translation is irrelevant.

Здесь что ни слово, то «не так». Во-первых, выражение binding version абсурдно. Ни одна резолюция СБ ООН не голосуется, пока ее проект не готов на всех официальных языках Совета. После этого обязывающими (binding) становятся положения и требования резолюции, а не какая-то version. Последняя из процитированных фраз звучит особенно высокомерно и выдает полное невежество автора: говорить о переводе резолюции Совета Безопасности можно только в применении к языкам, которые не являются официальными языками Совета. Таковых, конечно, сотни, но французский к ним не относится. Французский текст — один из языковых вариантов резолюции 242.

Вообще выдвигать какой-либо из языковых вариантов любой резолюции Совета в качестве «основного» принципиально неверно, хотя кулуарное согласование большинства резолюций идет на английском языке — такова в ООН реальная языковая ситуация. Поэтому нельзя принять аргументы вроде того, что приводится в статье Дэвида Корна из Института по изучению дипломатии Джорджтаунского университета (Georgetown University's Institute for the Study of Diplomacy), при всем уважении к этой кузнице американских дипломатических кадров: Both the British and the Americans pointed out that 242 was a British resolution; therefore, the English language text was authoritative and would prevail in any dispute over interpretation. Само словосочетание a British resolution заставляет усомниться в аккуратности, если не в компетентности или добросовестности автора.

По ходу позволю себе сказать несколько слов о различии, которое, на мой взгляд, должно проводиться между взаимно аутентичными и равно аутентичными текстами. Если тексты считаются взаимно аутентичными при наличии «основного варианта» или оригинала, то достаточно «проинтерпретировать» оригинал, и все другие варианты должны будут считаться соответствующими этой интерпретации, а любые несоответствия рассматриваться как «нерелевантные» или как следствие переводческой ошибки. При равной аутентичности различия в интерпретациях языковых вариантов рассматриваются так же, как и нередко возникающие разночтения в толковании текста, существующего только на одном языке, то есть они требуют обсуждения и согласования на дипломатическом и, если необходимо, политическом уровне.

Конечно, правы те, кто отмечает, что в резолюции 242 намеренно не содержится формулировка from all occupied territories. Но точно так же можно сказать: в ней не говорится, что израильские войска должны быть выведены from some occupied territories. Разумные люди могут по-разному трактовать смысл принятой формулировки. Есть, кстати, мнение, что и в английском тексте артикль непринципиален. Например, предложение Dogs must be kept on the lead near ponds in the park явно относится ко всем собакам, а не к некоторым. Да и в той же резолюции 242 есть пункт 2 (a), гарантирующий freedom of navigation through international waterways in the area — совершенно очевидно, что он относится ко всем международным водным путям, а не к некоторым из них.

Спор о смысле этой формулировки можно вести до бесконечности. Но нужно ли? Ясно, что вопрос этот не «лингвистический» и тем более не «переводческий», а политический. Здесь, в политике, зарыта собака, и зарыта, к сожалению, уже много лет. На протяжении всех этих лет необходимая политическая воля не была проявлена ни арабами, не желавшими признать Израиль и отказаться от терроризма, ни Израилем, застраивавшим оккупированные территории поселениями и отвечавшим на удары контрударами двойной, тройной и более силы, ни Америкой, которая держит в своих руках основные рычаги влияния на участников конфликта. Думаю, что все мало-мальски серьезные люди уже давно поняли, что урегулирование невозможно без ухода Израиля с оккупированных территорий (видимо, с какими-то коррективами линии прохождения границы или территориальными обменами). Об этом недавно говорил в «прощальном» интервью премьер-министр Израиля Эхуд Ольмерт (цитирую по «Нью-Йорк таймс»):

A decision has to be made. This decision is difficult, terrible, a decision that contradicts our natural instincts, our innermost desires, our collective memories, the prayers of the Jewish people for 2,000 years. <…> We face the need to decide but are not willing to tell ourselves, yes, this is what we have to do. We have to reach an agreement with the Palestinians, the meaning of which is that in practice we will withdraw from almost all the territories, if not all the territories. We will leave a percentage of these territories in our hands, but will have to give the Palestinians a similar percentage, because without that there will be no peace.

Читатель, обративший внимание на то, что я постоянно подчеркиваю приоритет политики над языковыми аспектами, может подумать, что я приуменьшаю важность конкретных формулировок или значение работы переводчика. Ничего подобного. Переводчик как раз должен проявлять максимальную бдительность всегда, когда возникает хотя бы малейшая возможность политических споров или осложнений на языковой почве. Но переводческие ошибки, к сожалению нередкие, как правило, исправляются и в конце концов забываются. А недосмотры или безволие политиков имеют куда более опасные и длительные последствия. Иногда их пытаются прикрыть ссылками на «трудности перевода». Чаще всего — без оснований. Говорю это не только и не столько из профессиональной солидарности с коллегами, а на основе многолетнего опыта.

В защиту Ноговицына

Павел Русланович,

Прошу прощения, если невольно ввел Вас в заблуждение, но 18 августа Ноговицын, естественно, не говорил буквально: "Какой-такой вывод?!" и т.д. Моя цитата на форуме Lingvo была весьма вольным пересказом сути его высказывания. Я думал, это понятно.

Говорил он примерно так: "Уважаемые коллеги, позвольте обратить ваше внимание, что существует, если хотите, лингвистическое различие между двумя терминами: "отвод" и "вывод"..." и т.д.

И пресс-конференция, кстати, была не в Генштабе, а в "РИА Новости".

Видеозапись:
http://www.russiatoday.com/news/news/29159/video

Надо поправить

Спасибо за уточнение. Я переводил встречу генерала Ноговицына с делегацией Совета Европы, и "процитированный" Вами фрагмент показался мне вполне возможным в его устах.

Конечно, текст надо исправить. Правда, Ваша ссылка не открывается, и поэтому придется воспользоваться частью имеющегося текста. Суть от этого не меняется, а Ноговицын вряд ли нуждается в защите, у него все в порядке.
Я прошу Админа дать абзац в такой редакции:

Однако 18 августа на брифинге в РИА "Новости" генерал-полковник Ноговицын, отвечавший во время конфликта за информирование прессы, заявляет: «Есть понятие вывода и отвода ... и я надеюсь, что вы эту тонкость хорошо подметили… Мы не покидаем Южную Осетию, а отводим войска на границы её территории».