Для мира этот предлог не нужен

Опубликовано 17.09.2008
в «Новой газете»

Личный переводчик первого президента СССР Павел Палажченко по просьбе «Новой» перевел с дипломатического языка на русский «план Медведева-Саркози», вызвавший столько споров

Нынешнего руководителя отдела международных связей Горбачев-фонда мы вообще-то привыкли видеть за плечом лидера страны как переводчика. В цеху профессионалов авторитет Павла Палажченко настолько безоговорочный, что именно к нему «Новая» и обратилась за комментариями на злобу дня.

— Павел Русланович, наша элита, к сожалению, с XIX века забыла свой родной французский, а общий язык с Западом нужен. Как решить проблему?

— Вы знаете, не у нас с Западом, а вообще в мире есть глобальный язык общения — английский. Сам язык от этого и выигрывает, и проигрывает: он огрубляется, упрощается, но это — данность.

— Поскольку самым распространенным в мире является Broken English («плохой (ломаный) английский»), многие не чувствуют нюансов — и наша пропаганда, например, ухватилась за термин «режим Саакашвили» в западных источниках, находя в нем чуть ли не осуждение властей Грузии…

— Я не помню там слова «режим», но оно имеет негативную коннотацию во всех практически языках, кроме французского. Но в документах «Медведев — Саркози» этого термина точно не было, хотя они разрабатывались в формате двух языков — по-русски и по-французски. Кроме этих текстов аутентичными надо считать речи президентов на пресс-конференциях 12 августа и 8 сентября. Все остальное надо цитировать осторожно.

Слова могут очень много значить. Например, в текстах ЕС и даже в высказываниях американского президента говорится о «непропорциональном ответе России». Если ответ непропорциональный, значит было, на что отвечать. Это косвенное признание того, что конфликт начался с действий Грузии.

— Тем не менее тема «трудностей перевода» приобрела заостренный характер, почему?

— Началось все с того, что глава французского МИД Бернар Кушнер, когда его спросили, в чем причина разногласий по 6-му пункту известного документа, ответил: «Как всегда, в переводе». Некоторые члены переводческого сообщества за это ухватились, были дискуссии на разных сайтах, кто-то даже злорадствовал. Но, во-первых, в словах Кушнера была ирония, которую не все почувствовали. Во-вторых, он ведь не сказал, что переводчики виноваты.

Между формулировками «безопасность в Южной Осетии и Абхазии» и «безопасность для Южной Осетии и Абхазии» действительно есть разница. Но переводчик просто не мог сделать такую ошибку. Скорее это была попытка дипломатов и политиков подогнать первоначальную формулировку под свои позиции. Изначальная формулировка Дмитрия Медведева, повторенная Николя Саркози: «безопасность Южной Осетии и Абхазии» (без всякого предлога).

Мое мнение — и России, и ЕС следовало придерживаться позиции, озвученной 12 августа, но кто-то начал перетягивать канат. В общем, я защищаю переводчиков и делаю это не только из профессиональной солидарности.

Все упирается в политику, а не в лингвистику. Если есть желание договариваться и идти на компромисс, подобные вещи — не проблема. Если же нет, можно вытащить предлоги. Лучше не играть словами.

На всяких переговорах конкурируют две тенденции — договориться и выжать как можно больше для себя и своей позиции — иногда дипломатам кажется, что путем лингвистических хитростей они могут добиться своего, но мой опыт показывает, что это не так.

Еще один пример — коллизия со словами «отвод» и «вывод» войск. Здесь уже с нашей стороны была попытка сыграть на различии между этими словами, чтобы c помощью слова «отвод» обосновать позицию России о неуходе введенных войск с территории Абхазии и Южной Осетии. Это, разумеется, противоречит договоренности Медведев—Саркози от 12 августа, где президент России, Верховный главнокомандующий, по тексту зачитал именно «вывод», причем на позиции до начала военных действий. К тому же настаивать на «отводе» неправильно, потому что «отвод» — это когда что-то делается в пределах одной страны.

— Можно трактовать и так, что «отвод» с собственно грузинской территории в Южную Осетию и Абхазию — косвенное признание Россией, что обе республики остаются частью суверенной Грузии?

— Получается так. Именно поэтому слово «отвод» не работает на нашу официальную позицию, особенно после признания независимости Абхазии и Южной Осетии. Так что лучше генералам в лингвистику не влезать.

На моей памяти — обсуждение одной запятой в договоре по ПРО 1972 года. Споры о его интерпретации начались в 1983-м, когда президент США Рейган выступил со своей Стратегической оборонной инициативой, где фразу «исследования и испытания, которые разрешены» американцы трактовали как любые, а не только те, что разрешены договором по ПРО. США посчитали: запятая перед местоимением which означает: разрешены любые исследования и испытания, а значит, можно делать все что угодно, вплоть до испытаний в космосе. Конечно, спор был не о запятой и не о словах, а о стремлении американцев размыть договор. Это было трудно, поэтому США в конечном счете при Буше-младшем вышли из режима договора. Косвенное свидетельство, что правы были мы.

— В любом случае первична политическая воля?

— Абсолютно.

— Часто ли переводчики выступают миротворцами, когда их лидеры ссорятся?

— Я знаю знаменитую цитату из Питера Устинова: «Если бы все мы понимали друг друга без переводчиков, мы бы давно уже погубили друг друга. Думаю, многих серьезных кризисов удалось избежать потому, что переводчик намеренно или случайно исказил, что один государственный муж сказал другому», но мне лично не известны такие случаи. Очень часто, когда идет согласование документов, переводчики и дипломаты вместе ищут слово.

— Знаменитую кузькину мать Хрущева могли перевести как мат?

— Кузькина мать — это не мат, переводчик смягчил ее (Mother of Kuzmа) только потому, что в его «репертуаре» не нашлось адекватного крепкого выражения. Если президент говорит «мочить», смягчать не надо, если про «обрезание»

— нужно говорить именно про «обрезание». Ничего страшного!

Известен случай, когда председатель президиума Верховного совета СССР Ворошилов в Камбодже, осматривая знаменитый храм Ангкор Ват, сказал: «Вот азиаты — с голой задницей ходят, а такого понастроили». Дескать, не на это надо было деньги и творческие усилия направлять. Когда хозяева поинтересовались, что было сказано, переводчик изрек: «Климент Ефремович восхищается талантом и мастерством ваших зодчих». Думаю, это было не лучшее решение. Ведь пожелай обе стороны продолжить диалог, получился бы, мягко говоря, конфуз. Смысл надо было оставить, но смягчить. Можно было, в конце концов, сказать, что не расслышал (ведь разговор был «между своими» и не предназначался для перевода). Мне повезло — я работал с достойными людьми, которые понимали свою ответственность за слова.

— У нас третий после Горбачева и Путина президент с высшим юридическим образованием. Кто из них более точен в формулировках? Медведев?

— Мне трудно сравнивать, я работал только с Горбачевым. Могу сказать — и это признавали президент Буш и другие лидеры, — что с Михаилом Сергеевичем было договариваться нелегко, он жестко следовал утвержденным Политбюро позициям, но если согласие было достигнуто, все тщательно исполнялось. Вообще-то не дело переводчика сравнивать президентов. Но Горбачева мне не приходилось корректировать. Меня не раз спрашивали: если говорится что-то не соответствующее известной позиции страны, что должен делать переводчик? Если уверен, что это делается осмысленно, что это не ошибка и не оговорка, так и надо переводить, если не уверен, в крайнем случае можно попросить повторить, сказав, что не расслышал. Иногда переводчики это делают, хотя это не очень приятное положение.

— А если говорится явная глупость?

— Можно как-то смикшировать. Мне кажется, что это у переводчика происходит почти автоматически.

— Сейчас лидеры страны уже хорошо знают иностранные языки, видно по глазам, что понимают, но прячутся за спину переводчика. Тянут время?

— Не прячутся за спину, а рассчитывают на их профессионализм. Все-таки уровень знания иностранных языков у большинства политиков не таков, чтобы была стопроцентная уверенность в том, что уловил (или может высказать) все нюансы. Поэтому сейчас и требования к переводу очень высокие: нужен высокопрофессиональный.

— А как вы относитесь к тому, что Путин в Германии корректировал своего переводчика?

— Это его право — поправить, уточнить смысл сказанного. Другое дело, что есть люди, которые переоценивают свое знание языка и поправляют не по делу. Помощь переводчика на важных переговорах — дело принципиальное. Жак Ширак очень неплохо говорил по-английски, но на переговорах никогда не переходил с родного французского, то же самое — Николя Саркози. Это делается не только и не столько для выигрыша времени на ответ, а потому, что уровень ответственности высок. И политика, и переводчика.

См. также дискуссию переводчиков на форуме ABBYY Lingvo, в которой обсуждаются некоторые «трудности перевода».