Пропустить навигацию.
Главная
Сайт Павла Палажченко

Новые пути во внешней политике

Павел Палажченко, Дмитрий Фурман

Мировой порядок

Общие конечные интересы должны противостоять архаизации международных отношений.

То, что произошло в сфере международных отношений в последние годы, имеет, может быть, большее значение, чем любая предшествующая перегруппировка «центров силы» и «силовых линий» на мировой карте. Впервые во всемирной истории основные, самые мощные страны мира — сейчас это США, Россия, Германия — перестали бороться друг с другом, быть расколотыми на враждебные группировки. Ситуация эта принципиально новая и противоречащая тысячелетиями складывавшимся привычкам человеческого мышления. Поэтому возникает очень сильная опасность тут же начать какую-либо новую борьбу, найти нового врага и обрести тем самым простой и очевидный «смысл жизни». Особенно велика такая тенденция к архаизации международных отношений в обществах проигравшего коммунистического блока с более архаичным политическим сознанием, без привычки к демократически-правовым формам жизни.

Но в какой-то мере это начинает затрагивать и страны, не входящие в посткоммунистический мир. Они втягиваются в будущие конфликты и начинают подчиняться их логике. Даже в поведении Германии в югославском конфликте можно заметить признаки традиционного стремления «расширить сферу влияния». Рост национализма, ксенофобии и антиинтеграционистских настроений в Западной Европе связан с воздействием процессов, происходящих в бывших СССР, Чехословакии, Югославии. При этом «дурное влияние» посткоммунистического мира осложняется тем, что сотрудничество в западном мире было связано не только с победой «нового мышления» в отношениях между западными странами, но и с объединением перед лицом общей внешней угрозы, которая теперь исчезла.

Тем не менее мы убеждены, что архаизация эта — временная. Против нее работают слишком мощные силы, делающие процесс отхода от традиционного внешнеполитического мышления неизбежным. Это, во-первых, идущий во всемирном масштабе процесс деидеологизации, «рационализации» мышления, приводящий к тому, что националистические идеологические конструкции во всяком случае в более зрелых обществах и у народов, независимость и национальное существование которых не оказываются под угрозой, перестают быть источником вдохновения. Идеи типа «великой Германии» или «великой России» просто не способны сейчас вызвать настоящий подъем. Во-вторых, это самоубийственность для человечества «серьезной», не локальной войны и рост неперсонифицируемых, идущих не от соседей, а от общего строя современной жизни и в равной мере угрожающих всем опасностей, вроде экологического кризиса или катастроф типа Чернобыля.

Подтверждением этого, на наш взгляд, является и вышедший недавно в США в виде книги под названием «В поисках новых путей» доклад неправительственной комиссии Фонда Карнеги, составленный крупнейшими американскими специалистами в сфере международных отношений и посвященный внешней политике США после окончания борьбы с коммунистическим миром.

Американские авторы не пытаются найти нового врага, заполнив его образом образовавшуюся пустоту. Хотя в некоторых кругах США есть тенденция поместить на место исчезнувшего коммунизма мифологически раздутый образ «исламского фундаментализма», авторы доклада не видят в нем глобальной угрозы демократии, призывают не валить в одну кучу все разновидности исламских движений и видят задачей Америки способствовать постепенной их интеграции в демократический мир. «Новые пути» во внешней политике — это не новые враги, это новая ситуация, когда место персонифицированного врага занимают в принципе неперсонифкцируемые угрозы, прежде всего угроза загрязнения окружающей среды. Такого рода опасности не знают национальных границ, и перед их лицом «нормальная» человеческая радость при виде беды соседа становится невозможной — его беда (например, Чернобыль) — это прямо и непосредственно твоя беда. И даже такие «традиционные» беды, как национальные конфликты в современном, все более тесном мире, оборачиваются бедой для всех, порождая, например, всплески миграции.

В этой новой ситуации радикально меняется само представление о национальном интересе, образ которого обычно видится как несколько завуалированное выражение вечной «воли к власти», который по сути своей противоположен национальному интересу других. Национальным интерес Америки сейчас не может заключаться в усилении за счет кого-то другого, ибо основные опасности для Америки — уже не от этих других. Самый высший и самый реальный национальный интерес — это выживание составляющих нацию индивидов в опасном мире новых болезней, Чернобыля, озоновых дыр и парникового эффекта. И этот самый главный «интерес» требует не только координации усилий, но в конечном счете и отказа наций от все большей части своего суверенитета в пользу наднациональных органов, той же ООН, укреплению и демократической реорганизации которой доклад уделяет так много места. Он требует не просто согласованной, а уже общей политики.

Знаменательно, однако, что кончина коммунизма не вызвала в США вспышки победоносных настроений. Хотя им отдается дань в ходе идущей сейчас предвыборной кампании, они не охватили, судя по всему, массового сознания. Не произошло и оживления изоляционизма, извечно присутствующего в США. Слишком велики принципиально новые опасности современного мира и слишком велика возникшая за послевоенный период привычка к активной и лидерской роли. Поэтому, очевидно, можно ожидать от США новой активизации внешней политики в направлении создания мирового правопорядка и наднационального единства, попытки стать лидером нового типа — в процессе отказа от претензий на индивидуальное лидерство.

США ищут новые пути, новый способ мышления, новую миссию. И эти поиски — вызов для всех, в том числе и для России. Мир вступает в эпоху все большего самоограничения национальных эгоизмов и национальных суверенитетов. Процесс этот в конечном счете неостановим и необратим. И Россия должна найти себе место в этом новом мире. Для этого нам надо избавиться от архаических образов «национальных интересов» в духе прошлого века и соответствующей им «силовой» политики. И одновременно нам отнюдь не нужно впадать в другую крайность, также присутствующую в нашей неопределившемся, мечущейся внешней политике. Не надо навязывать свою волю слабым соседям, но не надо и лебезить перед сильными, в том числе перед США, и слишком легко предавать старых друзей. Не нужно в том числе и для США, у которых достаточно своих «инерций» и предрассудков и которые в ряде ситуаций, исходя из своих «конечных интересов», сами нуждаются в поправке, противодействии, критике. Например, наше слишком легкое предательства Наджибуллы, успешнее, чем многим казалось, продвигавшегося к миру в Афганистане, — как раз случай, когда чрезмерная угодливость по отношению к США оборачивается ударом не только по нашим, но и по американским интересам. Ибо ни на йоту не продвинув демократизацию Афганистана, падение Наджибуллы, как можно было предвидеть, привело к опасной не только для нас, но и для США дестабилизации Средней Азии.

Конечные «интересы» России — те же, что и у США, те же, что и у всех нормальных стран, всех нормальных людей,– демократический правопорядок в мире, решение общих экологических, экономических и других проблем, но в достижении этих целей у нее свое место, свои задачи и своя перспектива, с которой может быть видно то, что не видно другим, особый разум и голос, которые нужны человечеству. Особая «миссия» России — в том, чтобы выполнить ту часть общечеловеческой работы, которую за нее не выполнит никто другой, — это прежде всего создать демократический правопорядок у себя самой, помочь установить такой правопорядок соседям и следовать ему в отношениях с соседями, а также внести свой вклад — свой разум и свою душу — в выработку общечеловеческой, глобальной политики но отношению ко все более расширяющемуся кругу проблем, решить которые можно лишь вместе.

Дорогой Дима!

Дорогой Дима!

Разбирая архив моей мамы, я обнаружил сохраненную ею статью, которую мы с тобой опубликовали в «Независимой газете» в 1993 году. У меня она не сохранилась, хотя я и не забыл о ней. Прочитал – и как будто заново представил себя в то время. Я, во всяком случае, с тех пор изменился. Не то чтобы я отказываюсь хотя бы от одного слова из этой статьи. Как цель – все правильно, как прогноз – вроде бы откладывается. Что же мы, принимали желаемое за действительное? Думаю, что нет. Мне кажется, что, может быть, в неявном виде многое из того, о чем говорится в статье, сбывается. Число стран, которых мало интересует или не интересует совсем традиционная политика и тем более «геополитика», по-моему, не уменьшается, а растет. Но я не хотел бы полностью все «разворачивать», не послушав сначала тебя.

Привет.
ПП

Дорогой Павел!

Дорогой Павел!

Я думаю, что мы написали вполне приличную статью.
Но главным недостатком подобных статей-прогнозов является отсутствие в них привязки ко времени. Я бы сравнил эту статью с какой-нибудь статьёй или речью человека, который после Американской и Французской революций заявлял: «Пришёл конец монархиям и аристократии». Он был, безусловно, прав. Но очень скоро ему бы могли указать, что ничего подобного нет, монархии восстанавливаются, а США – это какое-то странное и нетипичное образование, где-то далеко. Он был прав, потому что верно указал общую логику, закономерность процесса. Но, наверное, ему надо было бы добавить: «Не пройдёт и ста пятидесяти – двухсот лет, как почти весь мир станет республиканским».

Я и сейчас полностью уверен, что борьба за «национальные интересы», противостоящие другим национальным интересам, отходит в прошлое. Но такие процессы длятся не только десятилетиями, но веками. И здесь практически невозможно определить ни начальный, ни конечный пункт процесса. Так как процесс идёт медленно, изменения не заметны, то кажется, что ничего особенно и не меняется, и только когда ты оглядываешься назад и сравниваешь наш мир с миром столетней давности, ты поражаешься, как всё изменилось.

Конечно, мы и сейчас живём в мире, где национальные эгоизмы и борьба за могущество – очень значимы. Но это уже мир, в котором никого нельзя завоевать и присоединить к себе, что когда-то было абсолютно естественным и нормальным занятием, ни малейших сомнений не вызывавших. Уже в 19-м кое у кого стали возникать некоторые сомнения, что это всегда хорошо. В 20-м веке Гитлер уже воспринимался как чудовище. А сейчас просто никого завоевать нельзя. И это даже никому в голову не приходит (последний, кому это пришло в голову, был Саддам Хусейн). Мир без завоевательных войн, без колоний и захватов чужой земли, в котором мы сейчас живём – это утопия прошлых веков, незаметно реализовавшаяся. Медленно, постепенно новые нормы стали всеобщими и мы даже не заметили, как это произошло. И так как это произошло незаметно, это даже не вызывает ощущения триумфа. Реализовавшаяся утопия – это что-то обыденное, повседневное, не вызывающее особой радости.

Конечно, борьба национальных эгоизмов не исчезла. Она продолжается, хотя и в более прикрытых и не таких воинственных формах. Но в отношениях развитых стран старая система представлений, когда каждая страна видела естественной целью своих взаимоотношений с другими расширение своего могущества за их счёт, практически уже не действует (хотя какие-то рудименты её могут сохраняться очень долго). Иначе бы вообще не было ЕС и НАТО. И зона, где эти представления не действуют, расширяется с расширением демократии, вообще с «процессом модернизации». Но сколько продлится этот процесс, через какие трудности придётся пройти – мы не могли сказать тогда, не можем и сейчас.

То, что в нашей внешней политике архаические элементы присутствуют очень сильно – более, чем естественно. Мы – отсталая страна, у нас и демократия-то когда ещё будет. Но если сравнить нашу политику с советской, а советскую – с царистской, мы увидим колоссальный прогресс. Так же, как если сравнить уровни демократизации, то тоже мы увидим колоссальный прогресс).

При царе политика расширения и усиления за счёт соседей представлялась чем-то абсолютно нормальным (это и было в то время нормальным). Самым либеральным, например, русским людям не приходило в голову возражать против колонизации Кавказа и Средней Азии, фактические геноциды, как на Кавказе, не вызвали не малейшего протеста. Все либералы хотели водрузить крест на Святой Софии в Константинополе. При советской власти все завоевания были уже идеологически прикрыты. Даже Сталин не завоёвывал – он устанавливал «народные демократии». А сейчас силовые и государственно-эгоистические компоненты в нашей постсоветской политике – это бледная тень того, что было. Это – почти улыбка чеширского кота, который исчез, но она ещё продолжала висеть в воздухе.

И никакого иного пути, кроме пути всё большего отказа от национально-эгоистической политики, подчинения общим нормам, ослабления суверенитета и включения в наднациональные структуры, нет в принципе. Это – не хороший путь, а просто единственный. В конце этого века в несомненно, уже демократической, надо надеяться, сохранившейся как единое целое и относительно скромной по возможностям и претензиям России, вполне возможно, члене ЕС или того объединения, которое придёт ему на смену, наши теперешние склоки с соседями и силовые позы будут так же невозможны, как для современной России невозможно начать войну с Казахстаном для его присоединения и даже невозможно присоединить Абхазию.

Дорогой Дима!

Дорогой Дима!

Я с тобой в основном согласен, но, как мне кажется, в этой теме самое интересное все-таки не конечные результаты (в этом отношении у нас полное согласие), а маршрут движения к ним. И здесь последние 15 лет принесли некоторые неожиданности. То, что мы написали в статье («Впервые во всемирной истории основные, самые мощные страны мира — сейчас это США, Россия, Германия — перестали бороться друг с другом, быть расколотыми на враждебные группировки») – верно, но состав стран, обладающих наибольшей мощью, быстро меняется, и поведение некоторых из них, равно как и прежних «грандов», в соответствии с «новым мышлением» далеко не гарантировано.

Меня, например, давно уже беспокоит такая на первый взгляд благополучная страна, как Индия. Страна, конечно, демократическая, но ведь, как мы знаем по событиям начала прошлого века, приведшим к первой мировой войне, демократические страны могут быть и воинственными и даже агрессивными, а для Индии наличие рядом Китая и Пакистана может кого угодно заставить толковать интересы своей безопасности, мягко говоря, расширительно. Что индийцы, по-моему, и делают. Испытание ими ядерного оружия мало кому понравилось, Пакистан ответил тем же, и возникли новые опасности. Но сразу сделаю оговорку: гонка ядерных вооружений на полуострове по существу «не состоялась», то есть темпы их наращивания и интеграции в вооруженные силы у Индии и Пакистана на несколько порядков меньше, чем у США и СССР в годы холодной войны.

Так же, как не поддается однозначному толкованию Индия, трудно делать окончательные выводы и насчет Китая, а ведь именно его действия в предстоящие десятилетия будут в наибольшей степени определять, по какому пути пойдут международные отношения – «архаичному» или «новаторскому». В целом, как мне кажется, китайцы ведут себя в последние годы довольно ответственно. Но с чем это связано – с трезвой оценкой собственных пока еще ограниченных возможностей или с долгосрочным стратегическим выбором, пока не ясно. Другими словами – то ли китайцы выжидают и, набрав силы, где-нибудь «жахнут», то ли адаптируются к новому миру, постепенно приходя к пониманию, что силовое давление и тем более территориальные приобретения им самим не нужны. Я склоняюсь ко второму, но чисто интуитивно: достаточных данных для окончательного вывода пока нет.

Создается впечатление, что главная опасность архаичного поведения на международной арене исходит, во всяком случае в краткосрочной перспективе, от «нас любимых» - России и США. Причины – разные. Россия хочет самоутвердиться после периода «национального унижения» и «крупнейшей геополитической катастрофы». Ей просто необходима хотя бы «одна победа» на международной арене (пока их не было, и разговоры о восстановлении международного авторитета и влияния России в последние годы – не более чем очередной пример нашего умения принимать желаемое за действительное). Возможности для того чтобы натворить глупостей у нас есть – например, явно чешутся руки признать независимость Абхазии и т.п. после независимости Косова. Взвинчивать истерию вокруг разных проблем у нас научились неплохо, правда, высшее начальство в последний момент, как правило, ее приглушает, но ведь начальство тоже люди, да и нефть бьет в голову. Все же я надеюсь, что Россия не сорвется с резьбы.

С Америкой – другой случай. Здесь, к сожалению, оказалось не совсем верным утверждение, что «что кончина коммунизма не вызвала в США вспышки победоносных настроений». То есть, конечно, «они не охватили … массового сознания», но в истеблишменте на какой-то момент даже возобладали. А если достигнута победа над коммунизмом, то надо активнее нажимать на других врагов и даже не обязательно врагов, то есть вести интервенционистскую политику, побеждать не силой примера (а ведь та победа, в той мере в какой это слово применимо, достигнута именно этим), а силой нажима и просто военной силой. Без непосредственного применения оружия и в Югославии и в Ираке, на мой взгляд, вполне можно было обойтись, но очень уж велико было желание с максимальной ясностью показать, кто в доме (в мире) хозяин. В итоге этой «архаики» – много поломанной мебели и плохой пример для других.

Но и здесь оговорка: есть надежда, что эта модель не станет для США, и Запада в целом, основной. Во-первых, это демократические страны, где избиратели спрашивают с лидеров и оценивают цену любого успеха и тем более неудачи. Во-вторых, легкой добычи для силовых акций будет, по-моему, становится все меньше. Не видно большого желания устроить военный поход на Иран. А военного столкновения с Китаем или Россией, даже косвенного, где-нибудь на стороне, будут всячески избегать.

Конечно, Китай и Россия отличаются от Запада принципиально, им еще предстоит пережить процесс политической модернизации. Но думаю, что «конечные интересы» одинаковы или однотипны не только у «нормальных», но и у «нормализующихся» стран. Постепенно это будет осознаваться. И именно с этим, по-моему, связан тот факт, что за годы после окончания холодной войны, вопреки расхожему мнению, количество и смертоносность международных конфликтов не увеличились, а существенно уменьшились. И это несмотря на то, что возникла новая угроза (отчасти – «жупел») международного терроризма. Подробно на эту тему я не буду здесь высказываться, но как бы ни была велика и реальна эта угроза, представить себе ее перерастание в международный, тем более глобальный конфликт – невозможно. Разговоры о «четвертой мировой войне» - риторический прием, на который уже почти не реагируют даже читатели газет.

В общем, оправдываться в связи с написанной пятнадцать лет статьей нам не приходится. Правы были мы, а не тогдашние и нынешние пророки конца света. В их рассуждениях, по-моему, очень много ностальгии по холодной войне, по «особому положению» нашей страны в те годы, когда нас якобы «уважали». Но, наверное, будет интересно вернуться к этой теме не еще через пятнадцать лет, а пораньше. Время идет быстрее, чем прежде. Я думаю, оно будет приносить новые подтверждения наших предположений.

Мне предложили включиться в дискуссию

Мне предложили включиться в дискуссию, начатую на этом сайте. Меня она заинтересовала. Исходным пунктом Павел Палажченко и Дмитрий Фурман взяли свою статью, опубликованную в 1993 году. Она прекрасно написана и… с надеждой. Ее отличает открытость мысли. Там ухвачены тенденции, для которых есть почва в современном мире. Но прогнозы, хотя и связанные с этими тенденциями, не подтвердились. И Дмитрий, и Павел честно и критически оценили это свое сочинение 15-летней давности. Они не перечеркивают всего, что тогда было написано. Не отрекаются от замысла статьи, ее направленности. И это хорошо и правильно.

Одновременно сделали осторожный и очень компетентный анализ происходящего сейчас на наших глазах.

В общем-то я согласен со многими мыслями, там высказанными. Однако не разделяю заложенного подспудно в их анализе оптимизма.

Преднамеренно человечество, конечно, самоубийством не покончит. Но чтобы не сорваться в него случайно, по какой-то вздорной, амбициозной или идеологической причине, выбор у него один – обустраивать мир миров по нормам и правилам «нового мышления». Я упрямый последователь этой горбачевской идеи и, соответственно, политики. Много об этом писал. Пытался возможно определеннее артикулировать свойства, качества и признаки этой политической философии, которая помогла повернуть ход мировой истории, открыла для нее новые возможности и перспективы.

Сейчас вроде многие, даже доброжелатели и объективные исследователи, сходятся на том, что она явилась преждевременно. Возможно, так.

Но с тех пор прошло 20 с лишним лет. И многие новые явления в мире, которые очень точно обозначают Фурман с Палажченко, так или иначе обязаны подспудной инерции «нового мышления», связаны с опытом политики, который в той или иной степени материализовался.

Поэтому и есть основания для надежды.

Однако…

Беда не в «крупнейшей геополитической катастрофе», как саркастически цитирует Палажченко оценку последствий распада СССР. Этот сталинский монстр все равно бы сгинул, появись на свет Горбачев или его вообще никогда бы не было. Приговор истории был произнесен ох! как задолго до перестройки.

Дело (и беда!) в том, что Соединенные Штаты, набрали в ходе холодной войны такую непомерную и противоестественную мощь, что не только сорвали шанс для новой мировой политики в начале 90-х годов, но и воспрепятствовали естественному движению международного сообщества к новому качеству в начале ХХI века.

Однополярный, многополярный и т.д. мир – это геополитические игры политиков, политологов и журналистов. Забава или отвлечение внимания от сути дела.

Когда я говорю об опасности сверхмощи США, я имею в виду не политику того или иного их правительства. Оно, согласен, не позволит «сорвать» мир в ядерную или какую-то подобную катастрофу. Я имею в виду, что само наличие такой мощи и ее всепроникающее и всеохватное влияние – общеэкономическое и финансовое, технологическое, военное, политико-дипломатическое, информационное, психологическое, квази-культурное – всей своей удушающей тяжестью, подобной планетарному притяжению, препятствует нормальному и уже вполне назревшему движению человечества по новому пути, по пути, наконец, истинно человеческому, предначертанному ему от рождения, от Бога (если угодно это услышать от яростного противника претензий РПЦ).

Что может сделать в этих условиях Россия в смысле воздействия на ход мировой истории? При том своем состоянии, в каком она оказалась в ХХI веке, – ничего. Она утратила свой шанс (не только во внутреннем, но и в международном плане), поправ Горбачева. Не только и не столько как данную, конкретную личность, а как мировой, исторический феномен. Очень точно в подобной связи сказала однажды умнейшая ныне русская женщина Хакамада: Горбачев - «это просто символ глобального мира».

Россия претендует быть влиятельным игроком на мировой арене. Но как? Чем? Ресурсы… Да, сырье: нефть, газ, лес. Но, во-первых, они не бесконечны, в первую очередь – нефть. Во-вторых, гонка их экспорта – не ресурс саморазвития, а скорее, наоборот, торможение, деквалификация всего остального. В-третьих, в нынешнем информационном, а значит и интеллектуализирующемся мире, это – не аргумент для международного идейно-политического авторитета страны.

По мере затухания этого своего ресурса Россия для своего «величия» все больше будет опираться на вооружение, т.е. все сильнее привязывать себя к «архаической» внешней политике, о чем пишут Палажченко и Фурман. Ориентация на силовой вариант величия – продукт комплекса неполноценности. Если судить по современным критериям. И это все видят.

А экспорт оружия (еще один ресурсик России) – работает в том же направлении, но «на вынос», насаждая и поощряя «архаику» в международных отношениях у стран-получателей. То есть и тут Россия «работает» не на прогресс в современном его качестве.

Интеллектуальный потенциал? Квалифицированная рабочая сила, оставленная советским временем, и истощилась, и не востребована по отсталости ее былой подготовки. Это уже миф. А наследие великой русской культуры, чем Россия гордилась последние два века и получала за то всемирное признание, все дальше и дальше остается в прошлом. Молодое поколение уже «ничего не читает» и не почерпнет в этом источнике духовность и интеллигентность.

Патриотизм (как ресурс)? Это очень историческая категория. В ХIХ веке и даже в ХХ-ом патриотично было давить поляков, захватывать Кавказ и Среднюю Азию, класть миллионы жизней в попытке захватить Константинополь и Проливы… И т.п. В Великую Отечественную – патриотизм был сплавом национального достоинства и инстинкта народного самосохранения. Политически же (по итогам) он оказался и в этом случае имперским.

Это его качество, вместе с угасавшим исторически потенциалом нации, исчерпало себя в ходе холодной войны. Народ устал от имперского бремени и равнодушно принял исчезновение советской империи.

А этнический русский патриотизм, уже проникший и во внешнюю политику, - пагубен для многонациональной России. Да и вряд ли он может стать ресурсом для духовного подъема. Останется политической забавой для разного рода политических спекулянтов, пытающихся нажиться на вульгарном шовинизме.

Международный авторитет России иллюзорен. «Великая Россия» - на устах у наших деятелей. Но что такое «великая»? Само это понятие предполагает внешний «фон». Иначе – зачем величие и как его увидеть? Но нынешний мир – это глобализующееся и уже частично глобальное явление, которое требует приспособления к очень многим взаимодействиям и взаимозависимостям. Иначе «величие», основанное на авторитаризме, отторгающем нас от международной демократии, и на православии, изолирующем нас духовно и интеллектуально от современной светской культуры и от народов иных конфессий, - это самоизоляция. То есть бесперспективный, пагубный путь для России с ее европейскими историческими корнями… И в отличие от Индии, Китая, Японии, где корни другие, наши будут гнить в отрыве от европейской почвы.

Так что, повторяю, в нынешнем состоянии страны и при той деградирующей инерции (при всех видимых успехах в накоплении богатства), которую она получила за последние 20 лет, не суждено ей играть конструктивной и влиятельной роли в мировом процессе.

Анатолий Черняев